– Значит, стрелковые клубы, это тоже спорт, – быстро и радостно подхватил Федор, – и у него там могут быть друзья-приятели, а в каждом клубе есть оружейники, которые в своих мастерских могут сделать все, что угодно.
Ольга углублялась в научные и научно-популярные статьи все дальше и дальше, пока вдруг не натолкнулась на материалы о невротической любви как проявлении «постгазлайтинг-стресса». Вот оно! Каждое слово казалось ей списанным с ее сегодняшних отношений с Аллой Томашкевич, словно кто-то ходил по пятам, слушал, подсматривал и безжалостно фиксировал каждое слово, каждый взгляд, каждый поступок.
– Здесь направо, под знак, – сказала она, делая вид, что внимательно рассматривает номера домов. – Мы почти приехали. Еще метров двести… Вон тот дом, с зелеными балконами.
– Как вам не стыдно! Он был расстроен, его уволили с работы, понимаете? С работы, которую он любил, которой дышал, всю свою жизнь ей посвятил, душу вкладывал. И теперь ни на какую подобную работу нигде больше его не возьмут. Это что, не стресс? Не повод расстроиться? А тут еще Миша пришел, и снова они разворошили всю историю. Может быть, Миша чем-то его обидел. Во всяком случае, желание выпить в такой ситуации меня не удивило. У нас дома водки не было. Мы вообще спиртное не держим.
Ульянцев упорно гнул свое, пытаясь получить у Натальи Ламзиной показания против мужа. Опытный следак Баглаев, конечно, предупредил ее о том, что она имеет право отказаться от дачи показаний, но сделал это в правильный момент, а именно тогда, когда ее мужа только-только увели в наручниках. Наталья Сергеевна была так ошеломлена, что ничего не слышала и, само собой, не прочитала официальное предупреждение, которое подписала, не глядя. Сейчас Федору очень хотелось, чтобы она признала, что муж вернулся не только успокоенным, но и удовлетворенным. Тогда можно было бы давить на то, что он осуществил умысел на убийство из мести.
– Тренер по фигурному катанию? Он что, тренирует кого-то, кто будет участвовать в Олимпиаде?