— Да что они — совсем одурели, в людей… — но Юрка посмотрел на меня иронично–внимательно, и я не стал продолжать.
— Можно поговорить. Давай, начинай. Но посмотришь, что из этого получится.
Весь день шли. Молча почти всё время. Лес был густой, перелесок практически непроходимый, но Юрка выбирал, как видно, давно известный ему путь, вполне чистый, даже удивительно — но вскоре я и сообразил, что мы идём в сущности по дороге. Не то чтобы очень наезженной, но довольно заметной, если приглядеться. Похоже, тут ездили и на телегах или даже машинах…. хотя на машинах — вряд ли. Такой просёлок, заметный… заметный только своим! Может, в этом дело?
— Юр, — осторожно начал я, улегшись и слушая, как он возится, никак не успокоится, голова к голове со мной, — они кто? Мишка, Ларка, Сашка этот…
— Пусти! — отбивался он тоже со смехом. — Ай, плечо! Владька, пусти, баран! Ну?!
Я знал, что я прав. Без шуток прав. Но в моих словах было что‑то… что‑то, отчего моя правота становилась маленькой и какой‑то скользкой, как глист. А очевидная неправота тёти Лины почему‑то превращалась в правоту.