— Смейся–смейся, — беззлобно отмахнулась под общий смех Оля. И повернулась ко мне: — Ты их меньше слушай. Как что, так они ко мне бегут. Зимой… — она устроилась удобнее.
Ну что ж. Раз все дела сделаны — то, пожалуй, можно просто–напросто пойти, как говорится, погулять. Познакомиться с ближними и дальними окрестностями. Я тщательно запер дом, закрыл за собой, просунув руку между прутьев, калитку на засов (гениально) и зашагал по улице, куда глаза глядят — но в направлении, обратном магазину.
— Умер… — горько сказал Юрка, мазнув рукой по глазам. — Мы как раз доспорились до крика. Входит Ромка, он только–только прилетел, запоздал, ну и говорит с порога: «Ребята, Брэдбери умер.» Как будто небо рухнуло… Я встал в тишине и говорю: «Надо лететь. Ради его памяти — надо лететь туда, где никто не был!» И разревелся… Я честно не хотел этот аргумент использовать. Я про аргументы и не думал. Так сказалось… ну и все тут же проголосовали за полёт…
— Тебе, наверное, трудно с двумя малышами… — и Юрка осекся, потому что девчонка вся вскинулась, напряглась, даже зубы оскалила — я едва не сел мимо лавки.
— Смотри, — сказал Юрка, поднимая руку. — Смотри, это Яснопольское княжество, Славка.
Наверное, мой прадед тоже не говорил красивых слов, когда повёл свой танк в бой под Прохоровкой. Не умеем мы, русские, говорить красивые слова. Кто‑то скажет, что жаль. А по–моему, не о чем тут жалеть.