И только тут до меня дошло наконец, что Юрка меня не узнаёт. Да нет — просто не знает и, естественно, не узнаёт. Почему‑то это показалось мне оскорбительным, хотя ничего более идиотского, чем оскорбляться в такой ситуации, и придумать было нельзя. Я даже открыл рот, чтобы сказать по этому поводу пару ласковых, но именно в этот момент понял, что ему очень больно. И что это всё по–настоящему.