Мальчик сидел за одним из столов, ел икру, пил горячий кофе и щёлкал затвором винтовки. Маслянистый ровный звук щелчка ему нравился, он успокаивал. В то время мальчик ещё не мог назвать себя старожилом и постоянно мучился дурацкими мыслями о том, что с ним случилось. И дурацкими мыслями о том, куда он попал. Да что там: все мысли казались ему дурацкими, потому что он совершенно отчётливо помнил тогда, что ему было восемьдесят два года (согласитесь, это не возраст для мальчика) и он умер (скорее всего, во сне) в своей постели, в своём доме на окраине уездного городка — одного из ничем не примечательных городов Славянской Империи, не последним из строителей которой он лично являлся. То есть, поскольку он умер, то думать ни о чём не может по определению. Когда‑то мальчик успел поучаствовать в дюжине крупных и одной глобальной войне и хорошо себе представлял, что мёртвые не думают. Они — мёртвые…