Я рассказал. То ли спирт подействовал, то ли пережитая опасность, но я ничего не утаил. Развернул пассажиру всю перспективу – от 1920-го до 1953-го и далее. Слушал он не перебивая. Когда я умолк, вопросов не задавал. Лег на ветки и уснул. Или притворился, что спит.
На докторе сегодня мундир отглажен. Молодцом!
– Садись, рассказывай! – Он указывает на грубо сколоченные нары. Керосиновая лампа на столике мигает.
В отличие от Ольги, Елена высокая, щека ее касается моей. От ее волос пахнет ромашкой.
Только сейчас замечаю аккуратную дырочку над прорисованным носом. Переворачиваю деревяшку. Выходное отверстие куда крупнее, но не такое страшное, как у человека.
Он не объясняет, что немцы пронюхали, и без того ясно. С секретностью в русской армии плохо: офицеры слишком много болтают. К тому же германские летчики не спят. Сосредоточение войск для наступления скрыть трудно: маскировать такие масштабные операции от наблюдения с воздуха не научились. А вот немцы бдят. Заметили наш «Моран», вызвали истребитель.