— Они заставили меня сойти с корабля, — быстро проговорил он, словно застрявшим в горле словам не терпелось поскорее вырваться наружу. — Корабль тонул, а мои люди — те, кто еще держался на ногах, — уже спустили шлюпки, которые, если смотреть сверху, чем-то напоминали листья кувшинок в пруду, ведь море было до ужаса спокойным. Я стоял и смотрел, как в залитые кровью и мазутом шлюпки затаскивают раненых. Там было самое настоящее адское пекло. Те, кто оставался еще на борту, поливали себя из шлангов, чтобы хоть немного продержаться. И пока мы пытались среди бушующего пламени и обломков корабля добраться до раненых, проклятые япошки продолжали над нами кружиться. Они больше не стреляли, а просто парили, точно стервятники, в воздухе, наслаждаясь нашими страданиями. — Капитан Хайфилд снова сделал большой глоток. — Я все еще пытался отыскать его, но мне приказали покинуть корабль. — Он уронил голову на грудь. — К нам на помощь уже спешили два эсминца. В результате они прогнали японцев. Мне велели покинуть корабль. И члены моей команды сидели в шлюпках и смотрели, как я оставляю тонущий корабль, на котором, вероятно, еще остались уцелевшие люди. Возможно, даже Харт. — Он сделал паузу. — Никто из них не сказал мне ни слова. Они просто… смотрели.
Морпех, стоявший в паре дюймов от ее кровати, не сводил с нее глаз. И она буквально упивалась его проникновенным взглядом. Ей казалось, будто она до сих пор чувствует тепло его рук, когда он помогал ей подняться на борт, практически волоча ее на себе. Его лицо было так близко, что еще немного — и она могла бы положить голову ему на плечо.
— А почему бы и нет? Продолжай копить деньги за кроликов и в два счета сможешь полететь к ней. Ведь жизнь не стоит на месте!
— Надеюсь, это не навредит ребенку, — сказала Эвис, положив руку на абсолютно плоский живот.
Он с тоской посмотрел на дверь: ему отчаянно хотелось вернуться к ее каюте, сказать ей, что он знает о ее вдовстве. Ну почему, почему он не сказал ей правду? Тогда, быть может, она смогла бы ему довериться. И неожиданно до него дошло, что она, похоже, верила, будто единственное, что может ее защитить, — это статус замужней женщины.