У Егорова глаза мокрые, Сергей отвернулся, Турлак смотрит в стол. Не я тому причиной. Как удалось «эскадронщику» написать такую пронзительную песню, мне до сих пор непонятно.
Приплыли… Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Театр взрывается. Это не аплодисменты и не овации, это какой-то водопад. Зрители хлопают, кричат, штабс-капитан бьет костылем о пол. Многие бегут к сцене, протягивают руки, что-то пытаются сказать; только ничего не слышно – шум стоит невообразимый. Растерянно смотрим. Зал не унимается. Никто не кричит «бис!» – молитвы на бис не поют, однако прочих возгласов хватает. Смотрю в ложу: Эверта нет. Обиделся? Ну и пусть!
– Господин! – сказала она с тревогой. – Если будешь смеяться, швы на ранах лопнут! Я умоляю тебя…
– Мужчина может дарить семя любой женщине, но не каждая может его принять. Понятно, когда женщина одинока. Если у нее есть муж, и он бесплоден, женщина принимает семя брата или отца мужа. У тебя их нет. Родить мужу сына от постороннего – предательство, за это в Персии закапывают живьем. И правильно делают! – добавила она мстительно.
Зал аплодирует. Свита генерала спешит засвидетельствовать почтение. Мне жмут руку, к ручке кузины прикладываются. Полковник-инспектор прямо лучится: его подчиненные уели всех. Ярмарка тщеславия.