– Он полагает, что мы тут собрались играть с ним в молчанку! – пропыхтел Самый Первый Блин и рассмеялся собственной шутке, от чего весь пошел волнами, как плохо застывший студень.
Но было бы неправильным утверждать, будто Прохор записывает каждое слово своего возлюбленного пророка, хотя сам-то Прохор был искренне уверен, что ни единое слово не пропало втуне. Он начал записывать еще у Латинских ворот. Он продолжал записывать на галере, которая везла их на Патмос, мечущегося в бреду Иоанна, с которого кожа слезала, как со змеи. На Патмосе, пока сверхзнание вызревало в нем, Иоанн-Агасфер разговаривал во сне. Прохор записывал и эти речи – горячечные беседы Иоанна с воображаемыми богами.
Да, воистину: самые убедительные наши победы мы одерживаем над воображаемым противником.
– Спросим Голема, – сказал Павор. – Голем, зачем мокрецам наши дети?
Демиург ничего не сказал на это, и я, подождав минуту, отправился на кухню. Наступило время обеда.
– Писатель, писатель, – сказал Виктор. – До свидания.