– Тогда загоняйте, – сказал солдатик. – А вам, сударь, придется выйти и подождать.
– Если уж на то пошло, так и не трусливее я вас, жизни для дела никогда не жалел, а что вы меня тогда взяли, так сила солому ломит…
– И вот теперь, – продолжал он и то ли хихикнул, то ли всхлипнул тихонько, – остался у меня один-единственный шанс на спасение. Это огромная тайна, в ваших местах она ни единой душе не известна, но вам я открою ее полностью и до конца. Только прежде мне придется сделать одно чистосердечное признание, и вы должны дать мне гарантии, что ваши власти не повесят меня потом за обе шеи.
– Правильно делаешь. Хвалю. У меня не врут. У меня говорят правду.
– Военные вообще не рассуждают, – возразил Павор. – У военных только рефлексы и немного эмоций.
Спиридон уже вполголоса, но по-прежнему с рыданиями и истерическим надрывом сообщил: «И чтоб вернуть тебя, я буду плакать дни и ночи…» {143}– после чего замолк, а Андрей Т. поплевал на ладони, крякнул для основательности и начал подъем.