Вечером Самохины сами прослушали новости съезда по недавно купленному радиоприемнику. Ничего важного к утреннему выпуску добавлено не было.
— Зря смеешься! — улыбнулась жена. — Вот возьму и нарисую. Она очень хорошая женщина с трудной судьбой. Это она с тобой мало делится, а мне многое рассказывает. Ей будет тяжело, когда мы уйдем. Понимаешь, она ведь ко мне относится так, как относилась бы к дочери. Если бы еще не закармливала сдобой. Я ее, конечно, люблю, но не настолько.
— А если я не хочу в Союз? — крикнул кто-то недалеко от помоста.
К выставке жены он приехал за десять минут до ее открытия, но у дверей в помещение, в котором располагалась экспозиция, уже толпились люди. Поодаль никем не узнанная стояла Лида. Он вышел из машины и в сопровождении двух немного приотставших телохранителей подошел к ней и вручил купленный утром букет.
Прошло еще три дня, и в Москву прилетел председатель Европейской комиссии Хюго Петерссон. В тот же день Алексей дал ему аудиенцию.
— Они нам не нужны, — сказал Кендал. — И я совсем не против того, чтобы вам их отдать. Но мы на них изрядно потратились.