Соколовский дернул шеей, придвинулся к карте.
— Ребята, будет вам лаяться, — патроны я вынул.
— Кони в прекрасном состоянии, — быстро ответил Рощин, — кованы на передние ноги.
— Открыть фронт немцам… Отдать родину на разграбление! — крикнул Телегин.
Скучно в селе глубокой осенью. Вишни и яблони обронили листву, и она лежит, мокрая от ночного инея, на развороченных грядах, откуда повытаскали овощи. Вместо подсолнухов, приманивающих солнце в маленькие окошки хат, торчат одни гнилые стебли. Грязь повсюду — до самого порога. Полинявшие ставни скрипят и хлопают от студеного ветра, и не хочется выглянуть в окошко, откуда увидишь разве только ворону на плетне, угрюмо ожидающую, когда хозяйка выкинет на двор что-нибудь съедобное.
— Это я-то? Ужас до чего испугался. (На него сердито зашикали: «Тише ты, дьявол!») А тебя как зовут-то?