Маленький Шейнберг, с голым черепом и бритым измятым лицом, словно все время выпрыгивающим из жесткого воротника, сказал о пьесе, что она захватывает.
— Не больной я… Чужой я здесь! — крикнул Семен, встал и отошел к плетню.
— Молчите, Жуков, — сказал Иван Ильич сквозь зубы.
— Через минуту будет готов, ваше высокопревосходительство, я распорядился.
Екатерина Дмитриевна села на кровать, щекою прижалась к Дашиной голой спине и засмеялась, целуя между лопатками.
— Вы гордая, смелая девушка. Вы молоды, красивы, полны кипучей жизни…