— Освободился? Пойдем, приткнемся куда-нибудь.
Громыхнуло опять, и, казалось, совсем рядом застучал пулемет. Говядин, совсем белый, снова сел, подвернув ногу.
— Друзья, друзья, вперед! — повторял он, и всегда прищуренные глаза его казались сейчас расширенными, страшными.
— В плену у немцев учился, — сказал Телегин. — Морду не отворачивай. Двести девяносто семь.
— Давай уж твоего сукиного кота позовем. — Он открыл дверь и позвал: — Комиссар, куда спирт спрятал? — И значительно подмигнул Рощину: — Ты с ним покороче, чуть что, — его на мушку. Самый у батьки вредный человек.
— Мне кажется, — нам не о чем говорить с вами. — И отвернулась. — Прощайте, Алексей Алексеевич.