Леон даже вначале выглядел там экзотической орхидеей, тем более что вскоре с удовольствием и облегчением выпростался из гнусной шкурки духовика-провинциала: избавился от одесского говорка, от школьной стрижки, обновил гардероб и снял квартиру поближе к центру.
– Леон… – медленно проговорил крошечный эфиоп, не поднимая от пива глаз. От волнения у него посерело лицо.
Он продолжал молча стоять, не двигаясь. Если б сейчас она подалась к нему, как минуту назад, он бы сгреб ее в охапку и бросился куда-нибудь на край света, где их не достали бы ни контора, ни Фридрих-Казах… Сердце его колотилось как бешеное, как на чертовой глубине, на исходе последнего дыхания.
И целый год дважды в месяц Леон добирался на попутках в Эйлат, а там до одурения нырял под приглядом Эли Волосатого – такая уж была фамилия у этого гладкого, шоколадного от загара гиганта с литыми мускулами человека-амфибии.
Тук-тук… тук-тук… тук-тук… – радостно прокатывалось по телу.
Официант принес кофе и на блюдце рогалик, который девушка схватила еще до того, как блюдце коснулось стола, и мгновенно жадно запихнула за щеку.