– У тебя так стремительно волосня прет, – заметил Натан, когда тот плюхнулся на соседнее сиденье. – Самсон, да и только.
– Во всяком случае, в последние недели у него торжествующий вид.
Ну, вот вам и Шуберт, Франц наш Абрамыч, вот вам и неистовое стремление к счастью, действующее как озон, вот вам и учащение пульса, и потусторонний мажор в миноре.
– Медуза Горгона! – крикнул он, и эхо прокатилось от стены до стены, повторяя и, возможно, узнавая древнее здешнее имя. Габриэла следила за ним темными, фиолетовыми от воды, огромными глазами. Волнистые мокрые волосы облепляли плечи и грудь – ее скульптурные, великолепные плечи. И все же было в ней что-то жалкое.
Кнопка Лю жадно вылакал еще кружку пива и, наоборот, как-то вяло отнесся к еде. Фотографию он отодвинул на край стола, а Леон – тот и вообще словно забыл о ней.
На миг перед глазами Леона возникла фигура Тассны, за которым он так долго шел по улицам и переулкам Бангкока, его походка профессионального танцора, стремительная и расслабленная, ритмичное движение локтей, прищелкивание пальцев… А ведь как искренне тот прослезился, вспомнив о старике: «Цуцик! Суч-потрох!!!» «Одно не исключает другого», – любил повторять Иммануэль… Одно не исключает другого? Гендель в часовне Кингс-колледжа не исключает мертвого тайца в грязных водах канала.