— Ночью мосты разводятся. Понимаешь, они из такого камня, который от нагревания сильно расширяется. Посередине моста есть зазор. Утром мосты нагреваются, половинки сходятся, и мост делается целый. А сразу после захода солнца, или просто в пасмурную погоду, мост раздвигается. Провал делается в четыре метра, так что не перескочишь. Да и нельзя перепрыгивать, нужно сразу кончать игру.
Глубокая рваная рана шла по лицу. Еще две раны, узкие, словно от ударов кинжалом, были на шее — слева и справа. Я подумал, что нанести такую тройную рану можно только имея два противостоящих пальца на руке. А крови оказалось совсем мало. Сквозь решетчатый пол она стекла вниз.
Здесь всегда было очень тихо. Конечно, шумели волны, но уже через минуту этот звук переставал замечаться. Оставался заросший травой склон, прозрачное, чистое небо, ровное дыхание океана. А может быть, моря, кто его знает… Казалось, что мир вокруг замер, уснул, даже солнце остановилось в небе. И пока я лежу, глядя на вечный бег волн, на Островах не случится никакого зла, никакой несправедливости. Мечи так и останутся деревянными, а дозоры на местах будут сонно загорать на солнцепеке. Мне очень хотелось рассказать все это Инге, только я не знал, поймет ли она меня. Впрочем, последние дни мы не ссорились. А сегодня именно нам принадлежит самая опасная роль в придуманном Крисом плане…
— Чего? На островах нет никого старше семнадцати лет. Мы сможем прожить года три-четыре, а потом…
— Генка! Генка! — кричали четверо его товарищей. Нет, трое… Краем глаза Крис заметил, что один не кричал. И еще была какая-то странность в его облике, вот только какая…
Первый раз голос Сережки прозвучал неуверенно. И смотрел он на меня так, словно спрашивал совета.