Мы шли некоторое время молча. Ей нечем было меня уязвить, а я пока не видел путей, как можно склонить упёртую девицу на свою сторону. Энглер — это конечно хорощо, но неплохо было бы иметь кого-нибудь рядом для контроля.
К этому вопросу я был готов, его мне ещё на митинге коротко озвучили, поэтому ответ, можно сказать, в агрессивной форме, был заготовлен заранее.
Мы прошли строящиеся рабочие корпуса, сложенные из круглого леса. Казармы гарнизона, бараки ЗК, которые отличались только названиями, но возводились по одному проекту. Посмотрели на рытьё котлованов под продсклады и то, как дизельмолоты забивают бетонные сваи в основание будущей столовой. Самыми последними в очереди были почти готовые дома комсостава и два близнеца, одинаковых с лица — штаб и дом коменданта, то есть мой, который я сам видел впервые. Учинённая тут же проверка смет и расходования средств не выявила никаких нарушений.
В санатории меня ждали испуганные глаза жены и не по-детски серьёзное личико сына. Я, как мог, пытался успокоить своих, убеждая, что скоро вернусь, но Полина всё твердила, что у неё нехорошее предчувствие. Короткий отчёт о моих планах превратился в долгое и мучительное прощание, которое я, собравшись с духом, решительно прервал, бросив при уходе через плечо.
— Товарищ Сталин, я не могу вот так, с ходу высказывать суждения. Не ознакомившись со всеми обстоятельствами, — попытался я уклониться, уж коли я напрямую оказался невиноват.
Пока я крутился на МССЗ события в стране шли своим чередом и узнавал я о них из привычных источников, то есть из газет, к которым в последнее время добавилось всесоюзное радио. Тарелку домой притащила жена ещё в октябре и первое что я оттуда услышал было "От Советского Информбюро…", сказанное голосом Левитана! Я от этих слов даже прослезился, а тарелка продолжала вещать.