От откровенной, бьющей в глаза нищеты полковнику было не по себе. Мрачные, разваливающиеся скворечники, в которых продолжали жить люди, и кто-то считал это домами. Автомобили. Больше похожие на американские малолитражки семидесятых. Разбитые дороги, убогие магазины, почти никакого сервиса – даже спутниковых тарелок, которых в том же Ираке полно, – и то не видно. И все это на фоне потрясающей красоты горных пейзажей и давно умерших или брошенных подыхать промышленных предприятий. Он привык к нищете… но нищета в его сознании намертво была сцеплена с войной. Эти *censored*ны дети не желают жить мирно… и вот почему они живут в нищете. Но тут… в том-то и дело, что войны не было. Люди трудились и жили в нищете. А в паре сотен километров, даже ближе, – черноморский порт Сухуми, высотные новостройки и отели для богатеев. Никто из местных позволить себе там жилье не может. В голову лезла мысль – мы приходим и заставляем их почувствовать себя беднее, чем они есть, жалкими и униженными. Потом они берутся за оружие и мстят нам… за то, что мы такие, какие есть. А мы этого не понимаем.