Черная фигура в балахоне вдруг вскинула костлявую руку, и оба бесформенных манекена мгновенно исчезли, растаяли, словно их никогда и не было. Перед глазами Алексея все плыло и кружилось, но он еще успел увидеть, как тает черный саван, превращаясь в черное вечернее платье. Последнее, что он увидел, — худое женское лицо в обрамлении угольно-черных кудрей. Строгое, недовольное. И длинный указательный палец с капелькой красной крови на ногте… Он грозил ему, грозил из небытия… Серая пелена сомкнулась над головой Кобылина, и он закрыл глаза.
Растянувшись на стылой земле, Кобылин лежал неподвижно, еле дыша, и медленно замерзал. Снежные вихри ярились над ним, но Алексей уже ничего не видел и не ощущал. Перед глазами плавали светлые пятна, кружились в хороводе, застили взор. Они то наливались багрянцем, то становились ослепительно-белыми. Кобылин чувствовал, что больше не может ничего сделать. И это неимоверно злило его. Изнутри поднималась огненная волна злости и ярости, гнев жег его изнутри не хуже паяльной лампы, и холод постепенно отступал.
— Какого Димона? — живо спросил Кобылин, прежде чем Вано успел снова завести свою шарманку.
— Вот так вот, Леша, — медленно произнес он. — Вот и познакомились.
— А это — вам, — любезно отозвался Алексей. — На добрую память с наилучшими пожеланиями.