Повинуясь взмаху руки Григория, Кобылин развернулся и пошел вдоль дороги, разбрызгивая начищенными ботинками лужицы грязной воды и не обращая на это никакого внимания. Сейчас ему хотелось одного — добраться до ванной и залезть под холодный душ. Ярость горела в нем таким обжигающим пламенем, что Кобылин боялся, что вспыхнет настоящим огнем, весь, без остатка. Глаза закроет багровая пелена, он ринется в бой, вытащит оружие…
С того момента, как Алексей стоял перед зеркалом в ванной в последний раз, прошло года два. И теперь он сам себя не узнавал — худое осунувшееся лицо, расправившиеся плечи, шрамы на потемневшей коже. Пусть нет огромных, как у культуриста, мышц, зато в целом похож на жилистого гимнаста. И никакого намека на животик, что намечался еще год назад. За это время Алексей немного высох, стал поджарым, как дикое животное, вечно находящееся в бегах.
— Ребята, ну какие крылья! — раздался возмущенный шепот сверху. — Вы уже вообще!
Краем глаза он увидел быстрое движение на лестнице и, повинуясь инстинкту охотника, бросился к ступенькам. И вовремя — по лестнице поднималась Алла. Шла быстро, размашистым шагом, поднимаясь к площадке между этажами. Услышав топот за спиной, даже не обернулась — рванула вперед изо всех сил, и Алексею удалось ее нагнать только в холле второго этажа.
— Художник, — рявкнул Борода, прежде чем Алексей успел открыть рот. — Художник он. И не местный. Сейчас уедет.
— Сюда, — пролаял тот, отворачиваясь от пигалицы в плаще. — Машину отогнать во двор. Девку — в вагон.