В 1734-м, когда Петербург и Версаль попытались посадить на польский престол своих кандидатов, молодой, красивый и остроумный француз в Берлине убеждал прусского короля Фридриха Вильгельма принять сторону Лещинского, пуская в ход ложь и правду, и добился определенного успеха. В драку король-солдат не полез, однако на время приютил бежавшего из осажденного Данцига-Гданьска Станислава Лещинского.
Елизавета подняла красивое кукольное личико и с надеждой посмотрела на меня, будто ожидая, что я почему-то приму ее сторону.
Повсюду: на лестничных пролетах, на втором этаже – кипела рукопашная. Кубарем катились по ступенькам сцепившиеся мертвой хваткой противники. Я орудовал клинком напропалую, благо длинные анненские шпаги мало чем отличались от мечей и совсем не походили на тоненькие фитюльки, которыми дырявили друг друга мушкетеры в кино.
– А он сам при болезни был. Вместо него полком премьер-майор Шипов командовал, вот он меня и заслал к башкирам. Когда вернулся, сразу же к Ушакову вызвали. Тот и говорит: скачи во весь дух за братцем твоим, фон Гофеном. Нужен он зело.
– Можешь не продолжать. Я знаю, что вас волнует. Грабежа, пока тут стоят мои люди, не будет. Об этом я уже распорядился. Если кого-нибудь из моих солдат заметите в непотребстве, сообщите мне. Виновный будет наказан. Сурово наказан. Ясно?
– Я напишу ей, и она приедет к нам сама, как только ты разрешишься от бремени, – пообещал я.