Ушаков ни словом не обмолвился о беседе с Трубецким, мы даже не знали, состоялась ли она. Андрей Иванович вёл собственную игру, в которой мы были статистами. Оно и правильно, сверчкам положено знать собственный шесток, дабы не вмешивались и ничего не портили.
Покупателей в лавке не было. Хозяин, увидев нас, всё понял и тут же сник. Даже сопротивления не оказал. Раскололся моментально, стоило только спросить о пропащем братце. Зато с Лёхой пришлось повозиться. Для своей плюгавой наружности тот оказался на редкость увёртливым и опытным бойцом. Дрался и руками, и ногами, и головой, пускал в ход зубы, едва не откусив нашему кучеру два пальца. Но это были судороги обречённого человека. Мы свалили Вырви Глаза, предварительно накостыляв ему и едва не лишив второго естественного «оккуляра», связали и кулем выволокли на улицу, сунули в карету и понеслись в крепость для допроса, устроенного по горячим следам. В дороге Лёха каким-то чудом умудрился развязаться и едва не вылетел вместе с дверцей наружу. Хрипунов успел среагировать и чудовищным ударом по голове отправил беспокойного «пассажира» в глубокий и продолжительный обморок, заставив нас перепугаться не на шутку — были опасения, что Вырви Глаз больше не очнётся. Если бы мы потеряли ещё одного «клиента» — Ушаков бы лично с нас кожу стесал, да ещё тупым ножиком.
Он повёл рукой в сторону столика, на котором были разложены причудливо инкрустированные курительные трубки.
— Уверен, что жён, наставляющих рога своим супругом, всегда хватало.
Миних идёт на поправку и окончательно выздоравливает, проводя досуг в беседах с архиепископом Фенелоном, которого весьма уважает за светлый ум.
Замёрзшие пальцы с трудом набрали номер квартиры. Камера зажужжала, кому-то захотелось получше рассмотреть мою физиономию.