Выждав для приличия ещё несколько минут, Иван тоже решил войти, надеясь, что теперь его точно не выгонят — постесняются Павла Семёновича. Кроме того, имелся и предлог: юноша хотел поговорить со старушкой о колченогом. Вдруг этот хромой ей известен. Тогда поиски можно будет считать законченными.
— Эх, сынок-сынок, есть вещи, которые никому обсказывать нельзя, — невесело усмехнулся Егорий Савелич. — Даже тебе, кровиночке моей. Свело нас когда-то поручение государя Петра Алексеевича. Было оно столь секретным, что никому о нём, кроме меня, Ушакова, да государя, упокой Господь его душу, знать не полагалось. Ни в какие промемории оно не попало. Был я в ту пору столь же молод годами, как ты. Только-только прапорщика получил…
Мы чокнулись: я — водочкой, Иван — квасом.
В одном из углов шла карточная игра. Шайка шулеров раздевала залётного купчика. Тот был в хорошем подпитии и не понимал, что его умело дурят, горячился и под ободрительные крики ставил на кон последние вещи.
Елисееву было грустно. Вторая увиденная им за сегодняшний день смерть, к которой вдобавок оказался причастен его потомок, сильно переменило его настроение. Оставаться в доме Трубецких он больше не мог. Наскоро уладив с сыщиком все дела письменные, засобирался в Тайную канцелярию для доклада Ушакову.
Отравленным зельем промышляли несколько завсегдатаев. А главный из них умудрился смыться ещё до того, как мы устроили в кабаке мордобой с кровопролитием. Я почему-то не удивился, когда узнал, что самым главным у «клофелинщиков» был тот самый плюгавый мужичонка с бельмом, которого мы видели в обществе Гаврилы. Вот только этот гад словно растворился.