– Классен, вы же прожили в нашей стране десять лет, как вы до сих пор еще живы? Вы вообще понимаете, что можно говорить, что нельзя. И вообще представляете, что сейчас сказали, да вас на месте могли убить.
Иоанн Васильевич явился из очередного похода всего неделю тому назад и уже требовал меня к себе, вместе с поделкой моей дивной.
– Что же ты Сергий Аникитович гостя так напоил, он у тебя часа два блевал.
– Дела серьезные Никита Васильевич, в моей мануфактуре стекло начали делать невиданное. Такого стекла пока нигде нет. Государь все его под себя берет. А чтобы урона для казны не было, охрана нужна. И главное в вотчине, в самой Москве у меня теперь ничего нет, все мастера там работают. И чтобы ни одна муха не пролетела. Если какие чужие люди появляться будут в железа их всех и на допрос. Я сам туда не поеду, а вот Борис Кошкаров с вами туда отправится. Ваша задача там будет, если, что, большое нападение отбить. А Кошкаров будет внутреннюю охрану ладить, чтобы ненадежных людишек к тайне не допускать. А то прознают, например, что в Заречье везут, к примеру песок или поташ, так состав и выведают.
Утром в уцелевшей церкви была проведена поминальная служба, все погорельцы не смогли попасть внутрь и стояли, снаружи пытаясь услышать слова отца Евлампия. Когда я шел по улице, то с удивлением обнаружил, что большинство домов были не сгоревшими, а разломаны и растащены жильцами, чтобы не дать распространяться огню. После пожара, кстати, отношение московского люда ко мне изменилось, если ранее это было в основном настороженно-любопытное. То теперь после того, как на всей улице практически остались стоять только церковь и моя усадьба, наводили народ на мысль промысле божьем. А уж мои дворовые говорили об этом вполне открыто, что только усердие в вере боярина спасло усадьбу от пожара.
– Воевода Хворостинин Дмитрий Иванович явился по повелению царя всея Руси Иоанна Васильевича.