— Дайте мне время до выходных, — попросил я. Пожалуй, к воскресенью я свои дела закончу и насчет приема не надо будет волноваться. — Тогда я все вам расскажу.
Я знал, что со Скарсдейлом в пререкания лучше не вступать.
— Вот и отлично! Значит, в восемь, хорошо?
Мужчина тем не менее просто оставил ее одну, придвинув доски на место и вновь заперев в темноте. Сколько времени прошло с тех пор? Часы? Минуты? А может, дни? Мучительная боль в ноге превратилась в горячие, до самой кости проникающие толчки, а пересохшее горло болело так, будто в него напихали осколки стекла. И все же ей становилось все труднее сохранять сознание. Очень хотелось спать. Дженни опять попробовала развязать веревку, но сил почти не осталось. Погруженная во мрак, она не могла сказать, начинает ли расплываться зрение, хотя и так уже понятно, что наступила гипергликемия, что уровень сахара поднялся до опасной отметки. А без инсулина дело только ухудшится.
За ленчем я старался не налегать на вино, и хотя сейчас тянуло выпить чего-нибудь покрепче, мне стоило бы остановиться на апельсиновом соке. Идя к барной стойке, я встречал обычные приветствия кивком головы, в которых не удавалось прочесть ничего нового. Впрочем, одна деталь порадовала: Карла Бреннера нигде не было видно.
Маккензи вновь разочарованно покачал головой.