Паук-исполин подошел к границе Крови. С осторожностью, которую, рискуя разозлить Папу, можно было бы назвать опаской, попробовал лапой песок. Кровяные нити потянулись к лапе, покрытой жесткими волосками – оружию, способному разорвать в клочья корму боевой галеры – и Папа сдал назад. Так анемичная девица, зябнущая в июльский зной, протягивает ножку к морской пене. Касание, визг, и девица отступает, сочтя море холодным.
– Допустим, там, очень далеко, кто-то взял в рабы господина Пасиенну…
Тело Марка пронзил электрический разряд. Ментальный поводок превратился в провод высокого напряжения. Часть энергии, сжигавшей декуриона изнутри, ринулась по соединительным нитям корсета, стремясь достичь командира. Марк едва удержался на краю обморока. Обрывая убийственную связь, он в последний момент успел увидеть, как сквозь горящую фигуру Жгуна в небеса бьет сияющий луч, как рыжее солнце впитывает пурпур, словно губка – воду…
– У вас, – спросила госпожа Зеро, – не нашлось рычагов, чтобы их заставить?
– Змейль! – с торжественностью в голосе произнес Ксочипеп, завершив переговоры. Лучезарно улыбаясь, он указал на бот: «Прошу!»
У Папы Лусэро было много жен. У жен были луженые глотки. У Папы Лусэро было много детей. Дети визжали, как недорезанные поросята. Этот хор слышали на небесах.