Пинок отшвыривает Пса куда-то к пробиркам с мёртвыми зародышами, напоминаниями прошлых неудачных экспериментах, оставленных им. Сколько сил ушло на это… Но сейчас не до них. Не до четырёхруких людей с увеличенными мышечной массой и количеством серого вещества. Раздутые головастики с атрофированной второй парой рук, ни один из них не прожил дольше четырёх месяцев, а как раздражали их крики мук… Остался только один, последний, эксперимент. Но материала нет…
Молчаливый собеседник головы тупо хихикнул.
— Знаешь, — сказал он, — я долго думал о нашем ученичестве в школе убийц. Вспоминал те муки, которые мы перенесли, те нечеловеческие условия, в которых нас поместили. И понял, что всё это было сделано специально, чтобы мы перестали быть людьми, чтобы цена человеческой жизни для нас стала меньшей, чем цена сухаря. Чтобы такие слова, как "честь" или "благородство" стали для нас пустыми звуками. Мы прошли все этапы обучения, ну, в твоём случае почти все, и наша жизнь стала только чередой сделок. Деньги — смерть, деньги — смерть. Может, наша смерть, может — чужая, но всё равно смерть, только о цене надо договориться. Мы должны были убивать за деньги, и я делал это последние двенадцать лет, но мы сейчас сидим и рассуждаем о таких вещать, как благородство. Глупо, тебе не кажется?
"Я просто испугался", — закончил он про себя.
— Здравствуй, Крами, — сказал Велион, поднимаясь с дивана и подходя к Крами. — Ты ходишь сама, — непроизвольно удивился он.