Он сидел на единственном в комнате стуле и читал роман Джона Сэндфорда в свете единственной в комнате лампы до тех пор, пока в семь утра не зазвонили колокола двух городских церквей. Потом надел свои новые (для него, во всяком случае, они были новыми) сапоги и дафлкот и вышел наружу, в мир, который изменился и стал мягче. Все острые углы исчезли, снег еще сыпал, но уже гораздо тише.