Джон отпустил ее, и девочка снова начала яростно тереть губы.
Хотя если сказать по правде (по крайней мере самой себе), этим летом она чувствовала себя не ахти. Этим летом ей стало… как-то тяжелее.
— Я вижу, ты там бывал, — сухо заметила Роза. — А теперь слушай, Папаша.
Вместо того чтобы измерить старику пульс, — все равно особого смысла в этом не было, — Дэн взял его руку в свою. Увидел, как четырехлетние сынишки-близнецы Чарли катаются на качелях. Увидел, как жена Чарли задергивает в спальне занавески. На ней нет ничего, кроме кружевной комбинации, которую муж подарил ей на первую годовщину свадьбы. Она поворачивается к нему, ее конский хвост падает на плечо, а лицо светится улыбкой, говорящей «да». Дэн увидел трактор с полосатым зонтиком над сиденьем. Почуял запах бекона и услышал «Лети со мной» Фрэнка Синатры, которая лилась из старенького радио на заваленном инструментами верстаке. Увидел, как в полном дождя колесном колпаке отражается красный сарай. Дэн ел голубику, свежевал оленя и рыбачил на каком-то далеком озере, поверхность которого рябила под осенним дождем. Ему было шестьдесят, и он танцевал с женой в зале «Американского легиона». Ему было тридцать, и он колол дрова. Ему было пять, и он, одетый в шорты малыш, тащил за собой красную тележку. Потом картинки слились воедино, как сливаются тасуемые карты в руках у шулера; ветер с гор пригонял все новый и новый снег, а здесь, в комнате, стояла тишина и светились торжественные и серьезные глаза Аззи. В такие минуты Дэн понимал свое предназначение. В такие минуты он не сожалел ни о боли, ни о горе, ни о гневе и страхе: ведь именно они привели его сюда, в эту комнату с воющим за окнами ветром. Чарли Хэйес подошел к границе.
— Аневризма, — пояснил Феллертон. — Конечно, есть вероятность, что это опухоль, но я так не думаю. В любом случае, время поджимает. Чертова штуковина выросла с мячик для пинг-понга. Хорошо, что вы убедили его пройти осмотр. Если бы она лопнула, а больницы поблизости не оказалось… — Феллертон покачал головой.
Она добралась до кухни и проползла по прямоугольнику солнечного света к маленькому столику, за которым ела чаще всего. На нем лежал ее мобильный телефон. Четта ухватилась за ножку стола и трясла его до тех пор, пока телефон не соскользнул на пол. И, meno male, приземлился в целости и сохранности. Тыкая пальцем в кнопки, Четта набрала номер, который полагается набирать, когда случается такого рода дерьмо, а потом подождала, пока механический голос — воплощение всей абсурдности двадцать первого века — сообщал, что ее звонок записывается.