Карлинг взглянул на него единственным зрячим глазом. Теперь он хрипел еще громче, словно засорившийся мотор.
Джон открыл ящик стола и вынул желтый блокнот для записей.
Он замолк. Подростком он ежедневно боролся с безумием. Голоса в голове — это плохо, но видения нередко бывали и того хуже. Прежде он обещал и матери, и себе, что не станет пить как отец, но когда все же начал — в девятом классе, — облегчение было таким огромным, что оставалось только пожалеть, что не начал раньше. Утреннее похмелье было в миллион раз лучше кошмаров всю ночь напролет. И все это подводило к одному вопросу: сколько же он унаследовал от отца? И что именно?
— А вот это интересно. Ты, наверное, про «Шевроле-Веранео» и слыхом не слыхивал, а?
— Они знают, на какой улице я живу. И, может быть, им все-таки известно, как меня зовут. Может, у них даже есть моя фотография, но я не уверена. У Барри в голове полный бардак. Но они думают… думают, что если я не могу заразиться корью…
— Знаете ведь, что говорится в «Обещаниях»? Что мы научимся не жалеть о прошлом и не закрывать за ним дверь? Простите меня за такие слова, но я считаю, что это редкий пример бредятины в программе, правдивой во всем остальном. Я много о чем жалею, но пришло время открыть дверь, хотя мне этого совсем не хочется.