«Она попытается что-нибудь разнюхать», — сказал ей Дэн, и как же он был прав.
Но и они исчезнут, подумал Грецкий Орех. Силы у нее маловато. Я думал, что достаточно, но ошибся. Может, она вернется еще разок-другой, но потом снова схлопнется. Останется одна одежда. Он попытался вспомнить собственный Переход, но в памяти всплыла лишь полная луна и костер вместо фар. Костер, конское ржание… и боль. Можно ли в самом деле помнить боль? Вряд ли. Можно знать, что она была, и ты от нее страдал, но это не одно и то же.
Дверь библиотеки распахнулась со стуком, и на солнечный свет вышла женщина. Пышное облако черных волос развевалось над ее плечами, но залихватски сдвинутый набекрень цилиндр не падал. Он держался словно по волшебству.
— Знаешь что, Дэнно? — сказал Билли. — Устал я как собака.
Его постигла судьба тысяч других несчастных детей: казалось, его проглотили, даже не поперхнувшись.
— В каком-то смысле, наверно, да. Они не спят в гробу днем и не превращаются в летучих мышей в полночь, и я сомневаюсь, что их пугают кресты и чеснок, но они — паразиты и, безусловно, не люди.