И они расхохотались так громко, будто на нас несся поезд. Я сжал руку Лэтти, она сжала мою в ответ.
Старушка подала мне выщербленное блюдце с куском пчелиной соты из улея Хэмпстоков и добавила немного сливок из молочника. Я ел соту ложкой, пережевывая воск, как жвачку, мед растекался во рту, сладкий, клейкий, цветочный.
В дверном проеме снова показалась голова мужчины. «Его зовут Монстр», — сказал он.
Я не рассказывал им про ванну. Но не удивился, что она знает.
«Держи за руку, — повторила она. — И ничего не делай, пока я тебе не скажу. Понял?»
Небо затягивалось серым, мир в сумерках становился плоским и терял резкость. Если тени и были все еще там, я их уже различить не мог; точнее, вокруг стеной стояли одни только тени.