Оторвав небольшой кусочек газеты от листа, что таскал в кармане, я скрутил импровизированный фильтр и вставил его в папиросину. Не уверен, что это хоть как-то помогает, но мне нравится. Вообще, я заметил, что в плане курева здесь каждый изгаляется как может. Одних защипов папиросной гильзы я видел уже типов пять: и «в гармошку», и «двойной», и «с подкруткой»… А уж обстукать перед употреблением… Так что мои извраты с псевдофильтром никого не смущают.
После марша его солдаты то горбатились на переправах, помогая тем немногим саперам, что сумели прорваться через заторы, то стояли в охранении — командование отчего-то опасалось новых атак, хотя любому здравомыслящему офицеру, пусть даже и необремененному учебой в Академии Генерального штаба, было понятно, что русские сделали все, что от них требовалось, — шоссе было заблокировано надолго.
— А то! — не отрываясь от наливания чая, буркнул Судоплатов.
Попытки подавить противника огнем имевшихся пулеметов результата не дали из-за того, что сразу после поражения командного состава враги перенесли огонь на головные машины, и наши пулеметчики были вынуждены спасаться.
А взять, к примеру, ситуацию, когда Соколов с гордостью сообщил за вечерним чаем, что в один день с комсомолом родился — у меня минут пять ушло на то, чтобы вспомнить, что это 29 октября было! И оставалось только одобрительно головой качать, пока всю память не прошерстил, а то бы поздравил на автомате и выглядел бы как полный идиот. А таких мелочей вокруг — тысячи! Или названия городов, для примера, что Владикавказ раньше Орджоникидзе назывался, я помню. Довелось там побывать, когда с классом в турпоход по Кавказу в восемьдесят восьмом ходили. А вот что за города Молотов и Чкалов — поди разбери. Я на них вчера в газете наткнулся, когда, чтобы чувство острого информационного голода утолить, после бани зарылся носом в подшивку, найденную в школьной библиотеке. И книжки, что раньше читал, ни разу не помощники, поскольку, так уж вышло, о героических тридцатых читать довелось мало — прям терра инкогнита какая-то! Про Гражданскую — до фига, про Отечественную войну — еще больше, а вот про «мирные двадцать лет социалистического строительства» — по пальцам пересчитать. Ильф-петровские шедевры, «Кортик» с «Бронзовой птицей», да и те, если мне память не изменяет, после войны уже написаны. «Республика ШКИД» и «Педагогическая поэма»? Нет, эти все ж таки про более раннее время, да и специфика… Вот и остается нам пяток книг да столько же фильмов, к реальности имеющих отношение крайне опосредованное. А остальное больше на пасквиль похоже, вроде «Детей Арбата» и опусов Солженицына. Впрочем, подспудно и они влияние оказывают — я, пока не понял, что гэбэшники из отряда Зайцева вполне себе нормальные ребята, ушки на макушке держал и все время репрессии высматривал. Но когда сообразил, что никто нам иголки под ногти загонять с места в карьер не собирается, а наши, точнее Бродягины, заходы на тему секретности как раз и убедили энкавэдэшников, что мы свои, вполне нормально с ребятами общался. Причем они были, как на подбор, тактичными и вежливыми. Прощупывали, конечно, но аккуратно. Наподобие вопросов об общих знакомых. Не скрою, пришлось актерским мастерством блеснуть, да и как знакомцев я поминал все больше людей в узких кругах более чем известных, вроде Якова Исааковича да Павла Анатольевича. Чисто в соображении, что вопросы с подковырками этим людям сложно задавать, в белорусских чащобах сидючи.
— Не подстава, Иосиф Виссарионович. Судоплатов в них полностью уверен…