2024 © Все права защищенны - BookQuotes.ru
Я – советский человек, и моя мама – советский человек. Строили социализм с коммунизмом. Детей воспитывали: торговать стыдно, и не в деньгах счастье. Будь честным, а жизнь отдай Родине – это самое дорогое, что у нас есть. Всю жизнь гордилась, что я советский человек, а теперь вроде как стыдно, вроде ты уже неполноценная какая-то. Были идеалы коммунизма – теперь идеалы капитализма: «Не щади никого, ибо тебя не пощадят». «Мама, – говорила Олеська, – ты живешь в стране, которой давно нет. Ты ни в чем мне не можешь помочь». Что с нами сделали? Что с нами… (Останавливается.) Так много хочу вам сказать! Так много! Но главное-то что? После смерти Олеськи… Нашла я ее школьную тетрадку с сочинением: «Что такое жизнь?». «Я рисую себе идеал человека… – писала она. – Цель жизни – это то, что заставляет тебя подниматься вверх…» Я ее этому учила… (Рыдает.) Поехала на войну… она не способна была убить мышь… Все было не так, как должно быть, а как было – я не знаю. От меня скрывают… (Кричит.) Погибла моя девочка бесследно. Так нельзя! Моей маме в Отечественную войну было двенадцать лет, их эвакуировали в Сибирь. Дети… они там работали на заводе по шестнадцать часов в сутки… как и взрослые. За талон в столовую, где дадут миску макарон и кусочек хлеба. Хлебушка! Изготавливали снаряды для фронта. Умирали возле своих станков от того, что еще маленькие. Зачем люди тогда убивали друг друга – она понимала, а зачем сейчас убивают – не понимает. Никто не понимает. Эта война поганая! Аргун… Гудермес… Ханкала… Услышу – выключаю телевизор…
Просмотров: 5
Последние советские годы… Что я помню? Чувство стыда не покидало. За обвешенного орденами и «звездами» Брежнева и за то, что Кремль в народе прозвали комфортабельным домом престарелых. За пустые прилавки. Планы выполняем и перевыполняем, а в магазинах ничего нет. Где наше молоко? Мясо? Я и теперь не понимаю, куда это все девалось. Молоко кончалось через час после того, как открывались магазины. С обеда продавцы стояли возле чисто вымытых лотков. На полках – трехлитровые банки березового сока и пачки соли, почему-то всегда мокрые. Килька в банках. Все! Выбросят в продажу колбасу – ее разметут в момент. Сосиски и пельмени – деликатес. В райкоме все время что-то делили: этому заводу – десять холодильников и пять шуб, а этому колхозу – два югославских мебельных гарнитура и десять польских женских сумочек. Кастрюли и женское белье делили… колготки… Такое общество могло держаться только на страхе. На чрезвычайке – побольше стрелять и побольше сажать. Но социализм с Соловками и Беломорканалом кончился. Нужен был какой-то другой социализм.
Просмотров: 5
…На допрос вызвали через две недели. Знал ли я, что у жены есть сестра за границей? «Моя жена – честный коммунист». На столе у следователя лежал донос, подписанный – я не поверил! – нашим соседом. Я узнал почерк. Подпись. Мой товарищ был, можно сказать, с Гражданской войны. Военный… в высоком звании… Немного был даже влюблен в мою жену, я ревновал. Ну да… ревновал… Жену я крепко любил… свою первую жену… Следователь подробно пересказывал мне наши разговоры. Я понял, что не ошибся… да, это сосед… все разговоры были при нем… История моей жены такая: она из-под Минска. Белоруска. После Брестского мира часть белорусских земель отошла к Польше. Там остались ее родители. Сестра. Родители скоро умерли, а сестра писала нам: «Я лучше поеду в Сибирь, чем оставаться в Польше». Хотела жить в Советском Союзе. Тогда коммунизм был популярен в Европе. Во всем мире. Многие в него верили. Не только простые люди, но и западная элита. Писатели: Арагон, Барбюс… Октябрьская революция была «опиумом для интеллектуалов». Где-то читал… теперь много читаю. (Передышка.) Моя жена – «враг»… Значит, нужна «контрреволюционная деятельность»… Хотели сфабриковать «организацию»… «террористическое подполье»… «С кем ваша жена встречалась? Кому передавала чертежи?» Какие чертежи! Я все отрицал. Били. Топтали сапогами. Все – свои. У меня партбилет, и у них – партбилет. И у моей жены – партбилет.
Просмотров: 5
…Что это за путч, когда не стреляют? Армия трусливо бежала из Москвы. После ареста членов ГКЧП он ждал, что скоро придут и за ним, поведут в наручниках. Из всех помощников и советников президента он один поддержал «путчистов». Поддержал открыто. Остальные выжидали. Пережидали. Бюрократический аппарат – это машина с большой способность к маневрированию… К выживанию. Принципы? У бюрократии нет убеждений, принципов, всей этой мутной метафизики. Главное – усидеть в кресле, чтобы как носили, так и несли, барашка в бумажке, щенков борзых. Бюрократия – наш конек. Еще Ленин говорил, что бюрократия страшнее Деникина. Ценится только одно – личная преданность, и не забывай, кто твой хозяин, с чьей руки кормишься. (Пауза.) Никто про ГКЧП правды не знает. Все врут. Так… вот… На самом деле, была затеяна большая игра, тайных пружин и всех ее участников мы не знаем. Туманная роль Горбачева… Что он сказал журналистам, когда вернулся из Фороса? «Всего я вам все равно никогда не скажу». И ведь не скажет! (Пауза.) И, может быть, это тоже одна из причин, почему он ушел. (Пауза.) Стотысячные демонстрации… это сильно действовало… Трудно было сохранить нормальное состояние… Не за себя он боялся… Не мог смириться с тем, что скоро все будет утоптано, забетонировано: советский строй, великая индустриализация… великая Победа… И окажется, что и «Аврора» не стреляла, и штурма Зимнего не было…
Просмотров: 9
В Москве узнал, что мои друзья все были на баррикадах. Участвовали в заварушке. (Смеется.) И я медальку мог получить…»
Просмотров: 5
…Вам все известно… Но… что мы можем сказать о смерти? Ничего вразумительного… И-и… а-а… о-о! Абсолютно незнакомое чувство…
Просмотров: 4