Цитата #519 из книги «Время секонд хэнд»

Страна покрылась банками и торговыми палатками. Появились совсем другие вещи. Не топорные сапоги и старушечьи платья, а вещи, о которых мы всегда мечтали: джинсы, дубленки… женское белье и хорошая посуда… Все цветное, красивое. Наши советские вещи были серые, аскетичные, они были похожи на военные. Библиотеки и театры опустели. Их заменили базары и коммерческие магазины. Все захотели быть счастливыми, получить счастье сейчас. Как дети, открывали для себя новый мир… Перестали падать в обморок в супермаркете… Знакомый парень занялся бизнесом. Рассказывал мне: первый раз привез тысячу банок растворимого кофе – расхватали за пару дней, купил сто пылесосов – тоже в момент размели. Куртки, свитера, всякая мелочь – только давай! Все переодевались, переобувались. Меняли технику и мебель. Ремонтировали дачи… Захотели делать красивые заборчики и крыши… Начнем иногда с друзьями вспоминать, так со смеху умираем… Дикари! Совершенно нищие были люди. Всему надо было учиться… В советское время разрешалось иметь много книг, но не дорогую машину и дом. И мы учились хорошо одеваться, вкусно готовить, утром пить сок и йогурт… Я до этого презирала деньги, потому что не знала, что это такое. В нашей семье нельзя было говорить о деньгах. Стыдно. Мы выросли в стране, в которой деньги, можно сказать, отсутствовали. Я, как все, получала свои сто двадцать рублей – и мне хватало. Деньги пришли с перестройкой. С Гайдаром. Настоящие деньги. Вместо “Наше будущее – коммунизм” всюду висели растяжки “Покупайте! Покупайте!” Хочешь – путешествуй. Можешь увидеть Париж… Или Испанию… Фиеста… бой быков… Я об этом читала у Хемингуэя, читала и понимала, что никогда этого не увижу. Книги были вместо жизни… Так кончились наши ночные бдения на кухнях и начались заработки, приработки. Деньги стали синонимом свободы. Это волновало всех. Самые сильные и агрессивные занялись бизнесом. О Ленине и Сталине забыли. Так мы спаслись от гражданской войны, а то опять бы были “белые” и “красные”. “Наши” – “не наши”. Вместо крови – вещи… Жизнь! Выбрали красивую жизнь. Никто не хотел красиво умирать, все хотели красиво жить. Другое дело, что пряников на всех не хватило…»

Просмотров: 5

И вдруг приехала Лена… Приехала и говорит: «Я тебя люблю». Передо мной открылся мир… Я мог представить себе все что угодно… Семью, детей… Из полной темноты я попал в самый яркий свет… я был окружен светом… Ситуация, правда, ненормальная: у нее муж, трое детей, а она признается чужому мужчине в любви, пишет письма. Если бы я был на месте ее мужа… Да я бы! «Ты что – блаженная?» – «Любовь не бывает без самопожертвования. Какая же это любовь?» Я не знал. …Откуда я мог знать, что такие женщины есть? В тюрьме – как? Есть люди, есть суки – и все. А тут попался человек, из-за которого ночью не можешь сомкнуть глаз… Приедет – и плачет, и смеется. И всегда красивая.

Просмотров: 5

Я не готова рассуждать как политик или экономист. Я просто хотела организовать весь этот хаос. Общество распалось, атомизировалось, множество разных идей работает на этом пространстве. Моя задача была выбрать главные направления жизненных энергетических потоков и как-то оформить их словесно, сделать это искусством. Мне хотелось, чтобы каждый прокричал свою правду. У меня все говорят – и палачи, и жертвы. Мы привыкли ощущать себя обществом жертв. А меня всегда интересовало: почему молчат палачи? Почему уравновесились добро и зло?

Просмотров: 4

– У меня подруга покончила с собой… Сильная, успешная. Много поклонников, друзей. Все мы были в шоке. Самоубийство – что это? Трусость или сильный ход? Радикальный план, крик о помощи или самопожертвование? Выход… ловушка… казнь… Я хочу… Я могу рассказать вам, почему я этого не сделаю…

Просмотров: 7

Олеська уезжала… Радовалась: «Вместе с Кормчей едем». Они вдвоем были, две женщины в отряде. Ольга Кормчая… Я ее видела на вокзале, когда прощались. «Это – моя мама», – сказала Олеська. Был момент на проводах… Может быть, сейчас я этому придаю значение. После всего. Автобусы вот-вот тронутся… Заиграли гимн – все заплакали. Я стояла с одной стороны и чего-то перебежала на другую, что-то Олеська мне через окно крикнула, и я поняла ее так, что они будут поворачивать. И я перебежала, чтобы еще раз ее увидеть. Помахать рукой. А они поехали прямо, и я ее не увидела. Защемило сердце. Ручка от сумки у нее оторвалась в последний момент… Может быть, это я сейчас так себя накручиваю… Кровинушка моя… (Плачет.) Нашла по справке телефон Кормчей… Звоню: «Я – мама Олеси… Хочу с вами встретиться». Она долго молчала, а потом даже с какой-то обидой, с каким-то злом: «Я столько пережила… Когда вы все отстанете от меня!». Положила трубку. Второй раз звоню: «Прошу! Мне надо знать… Умоляю!» – «Хватит меня мучить!» Еще раз позвонила, наверное, через месяц… К телефону подошла ее мама: «Дочки нет дома. Уехала в Чечню». Опять! В Чечню?! Понимаете, и на войне кто-то может хорошо устроиться. Кому как повезет… Человек о смерти не думает, умереть сегодня страшно, а когда-нибудь – ничего. Все они за те полгода, что там были, получили по шестьдесят тысяч рублей. На бэушный автомобиль хватит. Ну и зарплата сохранилась. А Олеська взяла перед отъездом в кредит стиральную машину… мобильник… «Приеду и расплачусь», – говорила. Теперь нам платить. Из чего? Приходят квитанции… складываем… У Настеньки старые кроссовки, они ей маленькие, вернется из школы и плачет, пальчики болят. Складываем, складываем с мамой свои пенсии, деньги считаем, считаем, и ничего к концу месяца не остается. А мертвого не дозовешься…

Просмотров: 3