Я очень хорошо знаю, что такое мечта. Все детство я просил купить мне велосипед, и мне его не купили. Бедно жили. В школе я фарцевал джинсами, в институте – советской военной формой плюс символикой разной. Иностранцы покупали. Обычная фарца. В советское время за это сажали на срок от трех до пяти лет. Отец бегал за мной с ремнем и кричал: “Спекулянт! Я под Москвой кровь проливал, а вырастил такое говнецо!”. Вчера преступление, сегодня – бизнес. В одном месте купил гвозди, в другом набойки – упаковал в полиэтиленовый мешок и продал как новый товар. Принес домой деньги. Накупил всего, полный холодильник. Родители ждали, что за мной придут и арестуют. (Хохочет.) Торговал бытовой техникой. Скороварками, пароварками… Пригонял из Германии машину с прицепом этого добра. Все шло валом… У меня в кабинете стояла коробка из-под компьютера, полная денег, я только так понимал, что это деньги. Берешь, берешь из этой коробки, а там все не кончается. Уже вроде все купил: тачку, квартиру… часы “Ролекс”… Помню это опьянение… Ты можешь исполнить все свои желания, тайные фантазии. Я много узнал о себе: во-первых, что у меня нет вкуса, а во-вторых, что я закомплексован. Не умею с деньгами обращаться. Я не знал, что большие деньги должны работать, они не могут лежать. Деньги – такое же испытание для человека, как власть, как любовь… Мечтал… И я поехал в Монако. В казино Монте-Карло проиграл огромные деньги, очень много. Меня несло… Я был рабом своей коробки. Есть там деньги или нет? Сколько их? Их должно быть больше и больше. Меня перестало интересовать то, что интересовало раньше. Политика… митинги… Умер Сахаров. Я пошел с ним попрощаться. Сотни тысяч людей… Все плакали, и я плакал. А тут недавно читаю о нем в газете: “Умер великий юродивый России”. И я подумал, что он вовремя умер. Вернулся из Америки Солженицын, все бросились в нему. Но он не понимал нас, а мы его. Иностранец. Он приехал в Россию, а за окном Чикаго…
– Наш фильм показали по центральному телевидению… Пришли письма от зрителей. Я обрадовалась, но… Что-то не так с миром, в котором мы живем. Как в том анекдоте: люди-то у нас добрые, а народ злой. Запомнилось: «Я – за смертную казнь, за утилизацию человеческих отбросов», «Таких уродов, как ваш герой, супермен-убийца, публично четвертовать надо на Красной площади, а в промежутках рекламу сникерса вставлять», «На органы их… пусть на них новое лекарство и химию испытывают…». Если заглянуть в словарь Даля, слово «доброта» от слова «добровать» – жить в обилии, добре… это когда есть прочность и достоинство… А всего этого у нас нет. Зло не от Бога. Слова святого Антония Великого: «Бог не есть виновник зла. Он даровал человеку разум, способность различать добро и зло…». Правда, были… помню и прекрасные письма, как это: «После вашего фильма я поверила в любовь. Кажется, Бог все-таки есть…».
У меня началась новая, совсем другая жизнь. Мне понравилось, как я стала выглядеть. В общем-то… Вот я стала красивее сразу… Анька тут же заняла свое место, я обожала ее, но вот как-то она абсолютно не была у меня связана с мужчинами. С тем, что у нее есть папа. С неба упала! С неба. Научилась говорить, у нее спрашивают: «Анечка, у тебя папы нет?» – «У меня вместо папы бабуля». – «А собаки у тебя нет?» – «У меня вместо собаки хомячок». Мы с ней вдвоем вот такие… Я всю жизнь боялась, что я вдруг окажусь не я. Даже когда лечили зуб, просила: «Не делайте укол. Не обезболивайте». Мои чувства – это мои чувства, хорошие и больные, не отключайте меня от меня. Мы с Анькой нравились друг другу. И вот такие мы встретили его… Глеба…
Написали о нас в местной газете. Потом позвали в Москву на телевидение. Там так: ты сидишь, как будто на сцене, и рассказываешь о себе, а в зале зрители. Потом обсуждение. Как все Лену ругали, особенно женщины: «Маньячка! Сексоманка!». Готовы были камнями ее закидать. «Это патология, это неправильно». Ко мне вопросы… Нокаут за нокаутом… «Эта похотливая сука, которая бросила вас и детей, она не стоит вашего мизинца. Вы – святой. Кланяюсь вам в самые ножки от всех русских женщин…» Я хочу ответить… начинаю… А мне: «Ваше время истекло». Я заплакал. Все решили, что мои слезы от обиды, от злости. А я плакал от того, что они такие умные, образованные, живут в столице и ничего не понимают.
Ну напишете вы правду… А кому от этого страшно? Власть, она сейчас недоступная… Одно нам осталось: ружье и забастовка. Лечь на рельсы. Но нет предводителя… люди давно поднялись бы… Пугачева нет! Если мне дадут оружие, я знаю, в кого стрелять… (Показывает газету.) Читали? Есть туристический тур в Чечню. На военных вертолетах везут и показывают разрушенный Грозный, сожженные села. Там война и стройка идут одновременно. Стреляют и строят. И показывают. Мы еще плачем, а кто-то уже торгует нашими слезами. Страхом. Торгуют, как нефтью.