Цитата #585 из книги «Время секонд хэнд»

…Домой возвращался на верхней полке. Поезд тянулся две недели. По всей России. Он лежал все время наверху, боялся спуститься вниз. Покурить выходил ночью. Страх: попутчики угостят чем-нибудь – расплачется. Разговорятся. И они узнают, что он из лагеря… Приняли его дальние родственники отца. У них была маленькая девочка. Он обнял ее, и она заплакала. Что-то в нем такое было… Он был безумно одинокий человек… И со мной. Я знаю: со мной тоже…

Просмотров: 7

Время секонд хэнд

Время секонд хэнд

Еще цитаты из книги «Время секонд хэнд»

Любили, безгранично любили Родину – самую-самую! Первый советский автомобиль – ура! Неграмотный рабочий изобрел секрет советской нержавеющей стали – победа! А то, что этот секрет уже давно известен всему миру, мы потом узнали. А тогда: первыми полетим через полюс, научимся управлять северным сиянием… повернем вспять гигантские реки… оросим вечные пустыни… Вера! Вера! Вера! Что-то выше разума. Я просыпалась под звуки гимна вместо будильника: «Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки Великая Русь…». В школе мы много пели… Я помню наши песни… (Напевает.) «Отцы о свободе и счастье мечтали. / За это сражались не раз. / В борьбе создавали и Ленин и Сталин / Отечество наше для нас…» Дома вспоминали… На следующий день, как меня приняли в пионеры, утром заиграл гимн, я вскочила и стояла на кровати, пока гимн не кончился. Пионерская клятва: «Я… вступая в ряды… перед лицом своих товарищей… торжественно обещаю: горячо любить свою Родину…». Дома был праздник, пахло пирогами в мою честь. С красным галстуком я не расставалась, стирала и гладила его каждое утро, чтобы ни одной складочки. И даже в институте завязывала шарфик пионерским узлом. Мой комсомольский билет… лежит он у меня и сейчас… Прибавила себе лишний год, чтобы скорее вступить в комсомол. Я любила улицу, там всегда работало радио… Радио – это была наша жизнь, это все. Откроешь окно – льется музыка, и такая музыка, что встанешь и шагаешь по квартире. Как в строю… Может, это была тюрьма, но мне было теплее в этой тюрьме. Так мы привыкли… Даже в очереди до сих пор стоим друг возле друга, вплотную, чтобы вместе. Вы заметили? (И опять тихо напевает.) «Сталин – наша слава боевая, / Сталин – нашей юности полет, / С песнями, борясь и побеждая, / Наш народ за Сталиным идет…»

Просмотров: 7

Я думаю… Хочу вспомнить, когда я была счастливой. Надо вспомнить… Я была счастлива только один раз в жизни, когда дети были маленькие…

Просмотров: 6

Кричать начала не сразу… через несколько месяцев… Но слез не было. Кричать кричала, но не плакала. И только когда один раз выпила стакан водки – заплакала. Стала пить, чтобы плакать… цепляться за людей… У одних наших друзей мы просидели, не выходя из квартиры, два дня. Теперь понимаю, как им было тяжело, как мы их мучили. Мы убегали из своего дома… Сломался стул на кухне, на котором он обычно сидел, – я не тронула, так этот стул и стоял, а вдруг ему не понравится, что я выброшу его любимую вещь. Дверь в его комнату ни я, ни муж не могли открыть. Два раза хотели поменять квартиру, уже документы подготовим, людей обнадежим, упакуем вещи. И не могу из квартиры выйти, мне кажется, что он где-то здесь, я просто не вижу его… но он где-то здесь… Я бродила по магазинам, подбирала ему вещи: вот брюки – его цвет, и эта рубашка. Какая-то по счету весна… какая – не помню… Прихожу домой, говорю мужу: «Знаешь, сегодня я понравилась одному мужчине. Он хотел назначить мне свидание». И мой муж отвечает: «Как я рад за тебя, Верочка. Ты возвращаешься…». Безмерно я была ему благодарна за эти слова. Тут я хочу рассказать о своем муже… Он – физик, наши друзья шутят: «Повезло вам – в одном флаконе физик и лирик». Я любила… Почему любила, а не люблю? Потому что себя новую, выжившую, еще не знаю. Боюсь… я не готова… я не смогу больше быть счастливой…

Просмотров: 4

Много-много людей… полный дом чужих людей… Наколют лекарствами – я лежу, очнусь – опять вызывают «скорую». У меня в доме война… А у людей своя жизнь. Никто чужое горе не понимает, дай Бог свое понять. У-у-у… Все думали: я сплю, а я лежала и слушала. Горько мне, горько…

Просмотров: 3

Фронт все ближе и ближе. Уже по ночам канонада слышна. Ночью – гости. «Кто?» – «Партизаны». Входит мой ухажер… и с ним еще один… Мой ухажер показывает мне пистолет: «Вот этим пистолетом я убил твоего мужа». – «Неправда! Неправда!» – «Теперь у тебя мужа нет». Я думала, что я его убью… что я… глаза его выцарапаю… (Молчит.) А утром привезли моего Ивана… На санях… на шинели… Глаза закрыты, лицо детское. Он же никого не убил… Я ему верила! И сейчас верю! Каталась по полу, выла. Моя мама боялась, что я умом тронусь и ребеночек мертвым или ненормальным родится, побежала к знахарке. К бабке Стасе. «Я знаю твою беду, – сказала она маме, – но я тут бессильная. Пусть дочка Бога просит». И научила, как просить… Когда Ивана повезут хоронить, я должна была пойти не за гробом, как все люди идут, а впереди. До самого кладбища. А это через всю деревню… К концу войны уже много мужчин ушло в лес. Партизанили. В каждой хате кто-то погиб. (Плачет.) И я шла… перед гробом полицая… Я впереди, а мама сзади. Все люди повыходили из хат, стояли у калиток, но никто злого слова не бросил. Смотрели и плакали.

Просмотров: 4