Цитата #94 из книги «Время секонд хэнд»

Сын терпел, терпел и не выдержал. Стал меня ругать: «Мама, ничего ты не добьешься, кроме инсульта». Отправил в санаторий. Силой, можно сказать, со скандалом. В санатории я подружилась с хорошей женщиной, у нее дочь рано умерла от аборта, мы вместе плакали. Стали подругами. Недавно позвонила ей – она умерла. Заснула и умерла. Я знаю, что от тоски она умерла… Почему я не умираю? Я счастлива была бы умереть, но я не умираю. (Плачет.) Вернулась из санатория… «Деточка, они тебя посадят, – первые мамины слова. – Не простят, что правды добиваешься». Что было… Только я отъехала, ей звонят из милиции: «В двадцать четыре часа явиться в кабинет такой-то… За неявку – штраф… пятнадцать суток ареста…». Мама – человек напуганный, у нас все люди напуганные. Найдите мне старого не напуганного человека. И не только это… Приходили и опрашивали соседей: что мы за люди… какое поведение… Про Олеську допытывали: видел ли ее кто-нибудь пьяной? А наркотики… Из поликлиники затребовали наши медицинские карточки. Проверяли: не состоял ли кто на учете в психдиспансере? Меня обида за душу взяла! И злость! Беру трубку… Звоню в милицию: «Кто угрожал моей маме?.. человеку девятый десяток… По какому вопросу вызывали?». Кончилось это тем, что через день они мне прислали повестку: «В кабинет такой-то… фамилия следователя…». Мама в слезах: «Тебя посадят». Мне уже ничего не страшно. Тьфу на них! Надо, чтобы Сталин из гроба встал! Я прошу его встать из гроба! Это моя молитва… Мало он наших начальничков сажал и расстреливал. Мало! Мне их не жалко. Я хочу их слез! (Плачет.) Пришла я в этот кабинет… фамилия Федин… Рубанула с порога: «Что вы от меня хотите? Дочь в мокром гробу привезли… Мало вам?». – «Вы – безграмотная женщина. Не понимаете, где вы находитесь. Тут вопросы задаем мы…» Сначала он был один… потом вызвал Олеськиного командира… Климкина… Наконец и я его увижу! Он заходит… Я – к нему: «Кто убил мою дочь? Скажите мне правду…» – «Дур-ра ваша дочь… Сумасшедшая!» Ой, не могу! Не могу… Налился весь кровью… Кричал, топал. Ой! Провоцировали меня… Добивались, чтобы я заорала или царапалась, как кошка. Значит, я сумасшедшая, и дочь у меня сумасшедшая. Их цель – закрыть мне рот… У-у-у…

Просмотров: 7

У пивного ларька всегда шумно. Народ разный. Тут встретишь профессора, работягу, студента, бомжа… Пьют и философствуют. Все о том же – о судьбах России. О коммунизме.

Просмотров: 4

Старый я… давно… Но старость – это тоже интересно. Понимаешь, что человек – животное… животного вдруг обнаруживается много… Это время, как говорила Раневская, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы. (Смеется.) Ничего не спасает от старости – ни ордена, ни медали… Не-е-т… Гудит холодильник, стучат часы. Больше ничего не происходит. (Заговорили о внуке. Внук на кухне готовит чай.) Дети пошли… у них только компьютер в голове… В девятом классе этот мой внук, он младший, сказал мне: «Про Ивана Грозного читать буду, а про Сталина не хочу. Надоел твой Сталин!». Ничего не знают, а уже надоел. Проехали! Все проклинают семнадцатый год. «Дураки! – говорят про нас. – Зачем они революцию делали?» А у меня в памяти… Я помню людей с горящими глазами. Сердца наши горели! Никто мне не верит! Но я-то не сошел с ума… Помню… да-а-а… Эти люди ничего не хотели для себя, не было, как теперь, на первом месте – я. Горшок щей… домик… садик… Было – мы. Мы! Мы! Ко мне иногда заходит друг моего сына, профессор университета. За границу ездит, лекции там читает. Ругаемся с ним до хрипоты. Я ему о Тухачевском, а он в ответ: красный командарм тамбовских крестьян газом травил, матросов в Кронштадте вешал. Сначала, говорит, вы постреляли дворян и попов… это в семнадцатом году… а в тридцать седьмом вас самих постреляли… Уже и до Ленина добрались. Ленина я никому не отдам! С Лениным в сердце умру! Сейчас… Подождите… (Сильный кашель. Из-за кашля дальше снова не очень разборчиво.) Раньше строили флот, покоряли космос, а сейчас – особняки, яхты… Честно признаться, часто ни о чем не думаю. Работает или не работает кишечник? – вот что с утра важно. Так жизнь кончается.

Просмотров: 7

Все смотрят на нас и спрашивают: «Это твой дедушка? Это твой папа?». Я в таком коротком платье… Мне двадцать восемь лет… Это потом он стал красивый. Со мной. Мне кажется, я знаю секрет… Эта дверь открывается только любовью… только любовью… «Я тебя вспоминал». – «А как ты меня вспоминал?» – «Мне хотелось, чтобы мы с тобою куда-то шли. Далеко-далеко. И ничего мне не нужно, а чтобы я чувствовал – ты рядом. Вот нежность такая у меня к тебе – просто смотреть и идти рядом». Мы провели с ним счастливые часы, абсолютно детские. «Может, уедем с тобой на какой-нибудь остров, там будем лежать на песке». Счастливые люди всегда дети. Их надо охранять, они хрупкие и смешные. Беззащитные. У нас с ним было так, а как вообще должно быть, я не знаю. С этим так, с другим иначе. Как сотворишь… «Несчастье – лучший учитель», – говорила моя мама. А хочется счастья. Ночью просыпалась с мыслью: что я делаю? Мне было не по себе, и я от этого напряжения… Я… у меня… «У тебя все время напряженный затылок», – замечал он. Что я делаю? Куда я падаю? Там пропасть.

Просмотров: 7

В одном доме имелся патефон. Собиралась молодежь. Танцевали. Гадали на суженого-ряженого, гадали по Псалтырю, на смоле… по фасоли… За смолой девушка должна была сама пойти в лес и найти старую сосну, молодое дерево не годилось, в нем нет памяти. Силы нет. Все это правда… Я в это и сейчас верю… А фасоль раскладывали по кучкам и считали: чет-нечет. Мне восемнадцать лет… Опять же, конечно… В книжках про это не пишут… При немцах жить нам стало лучше, чем при Советах. Немцы открыли церкви. Распустили колхозы и раздали землю – на одного человека два гектара, один коник на два хозяина. Установили твердый налог: осенью мы сдавали зерно, горох, бульбочку и по одному кабанчику со двора. Сдавали, и нам оставалось. Все были довольны. При Советах бедовали. Бригадир ставил в тетрадке «палочки» – трудодни. Осенью за эти трудодни – получи фигу! А тут у нас и мясо, и масло. Другая жизнь! У людей радость, что волю получили. Стал немецкий порядок… Не накормил коня – отлупят нагайкой. Не подмел возле двора… Помню разговоры: к коммунистам привыкли, и к немцам привыкнем. Научимся по-немецки жить. Так было… все в памяти живое… Ночью все боялись «лесных» людей, навещали они без приглашения. Один раз и к нам зашли: у одного – топор, у другого – вилы: «Сало, мать, давай. Самогону. И не шуми сильно». Я вам рассказываю, как оно в жизни было, а не как в книжках пишут. Партизан первое время не любили…

Просмотров: 9