— А я прострелю вам ногу, товарищ лейтенант, — так же спокойно ответил старлей. — Коленную чашечку. Может быть, мне за это объявят порицание. Даже полюбят, как вы выражаетесь. Но вы на всю жизнь останетесь калекой.
— Я раскаиваюсь в этом! — возвестил он бару. — Я признал свои ошибки и возвращаюсь на Родину с очищенной душой! А вы замутнили свое сознание жидовскими и американскими бреднями! Такие, как вы, семьдесят лет вели нас по пути разврата! Такие, как вы, увели Крым из-под десницы Барона! Такие, как вы, превратили русскую армию в гоп-компанию американо-израильского образца! Но там! — Старичок ткнул пальцем в плафон на стене бара: — Там сохранили в неприкосновенности русский Дух!
Батальон капитана Фельдмана был первым батальоном ополчения, где наравне с мужчинами служили женщины.
— Может, просто ловкая, курва, — возразил второй. Он, кстати, тоже был майор, но во всем подчинялся первому. — Подготовленная.
— Не сходи с ума, — глухо сказал Адамс. — Поздно… уже поздно…
Он встал, расправил затекшее от спанья в кресле тело, надел куртку, пояс и пошел в сортир.