Он цокает языком. Видно, что заяц ему не нравится. Он старый и обтрепанный, а глаза у него пуговичные и разные – один зеленый, поменьше, а другой синий и побольше. Зеленый глаз у него свой, а синий мы позаимствовали у кримпленового пальто мамы. Мачуча поворачивает зайца так, чтобы он сидел боком. Я протестую – мне важно, чтобы на фотографии его было видно целиком.
Дверь открыла миловидная молодая женщина, провела в гостиную, Василий подивился скромности убранства – комната была обставлена старой мебелью, а обивка на подлокотниках кресла, в которое он осторожно опустился, прохудилась так, что местами выглядывала грубая бязевая подкладка. Женщина представилась Марией, извинилась, что мужа нет дома – сегодня он на дежурстве, протянула ему письмо Анатолии, включила верхнюю лампу – пластиковые рожки, моргнув несколько раз, залили комнату тусклым желтоватым светом, а потом тактично вышла, оставив его одного. Василий развернул испещренный печатными буквами (Анатолия писала так, чтобы ему легче было разобрать) лист бумаги, найдя в первом же предложении слово «любимый», тяжело вздохнул и принялся читать, беззвучно шевеля губами. Увы, ничего нового он не узнал, Анатолия рассказывала, что все хорошо, что главное продержаться до семи месяцев, а там можно будет и операцию делать.
Людям такая красота казалась насмешкой. Наблюдать буйство красок, когда твоя жизнь превратилась в муку, особенно тяжело. Война делает людей атеистами или истово верующими. Третьего не дано. Война делает людей хорошими или плохими. Третьего не дано. Война вообще не терпит полутонов и полунамеков. Она ненавидит тебя всей душой и не требует к себе снисходительного отношения. Она нечеловечески сильный и мерзкий противник.
Сестра, конечно же, знала, на что надавить. Василий с детства питал огромное уважение к образованным людям. Будучи безграмотным крестьянином – школы в те годы в Маране не было, а нищая мать не смогла бы оплатить его обучение в долине, – он из кожи вон лез, чтобы дать хорошее образование сыновьям. Да и надежды самому научиться грамоте не терял. Одно время в Маране собирались открыть вечернюю школу, чему Василий несказанно был рад, но потом случился голод, выкосивший половину населения деревни, и разговоры о вечерней школе, увы, прекратились.
– И с кем это у тебя свидание? – насмешливо любопытствует Мачуча, разглядывая меня в фотообъектив.
Смириться с тем, что мальчик видит вестников, прилетающих за умершими людьми, было невозможно, но мать попыталась хотя бы свыкнуться с этой мыслью. Правда, давалось ей это с невыносимым трудом – она продолжала плакать и тихо читать молитвы, а Василию ничего не оставалось, как дремать на тахте в ожидании того часа, когда Акоп, досчитав последние вспорхнувшие в небо людские души, попросится в постель. Спать его теперь укладывали только рядом с братом, мать боялась, что ангелы смерти, догадавшись, что их видят, явятся за ребенком. Но ангелам смерти было недосуг – они сбивались с ног, принимая и сопровождая на небеса все новые и новые отстрадавшие души.