– Эта книга, – повторял Степан слова Вадима Моисеевича, – перевернула мир на много столетий вперед.
Муж Петр права не имел обвинять Марфу, ведь как женщину он ее только мучил. Подушкой Марфа мужа не придавила, потому что смертоубийство было страшным грехом – не перед Богом, а перед людьми и перед собой. Марфе проще было себе петлю на шею накинуть, чем чужую душу погубить.
– Ладно, мама, ладно! – Поднял ее, ватно-бессильную, с пола и на лавку усадил.
– Дык-дык! – передразнил доктор. – У тебя речь из одних междометий состоит.
С каменным лицом она приняла от дрожащей Натальи Егоровны гостинец, позвала дочь, ткнула пальцем – велела сесть на лавку. И швырнула перед девочкой узелок с шанежками.
– Не надо Петру домой, отведи его к тетке.