Басунов пошагал по заснеженным грядкам к краю участка — к малине и полосе отчуждения перед железнодорожной насыпью.
Пьяный Владик заснул. Таня оделась, сунула полено в печь, сполоснула руки в рукомойнике и ушла наверх. Она села у заиндевелого окна и смотрела на поля, на дальние синие перелески: их плотные вертикальные массивы поблёскивали паутиной изморози. Чёрные тени стереоскопически отделяли деревья от плоскости снежной равнины, бледно‑лимонной в лунном свете.
Он не мог убежать от ненавистного погреба с мешками. Когда вернулся в Ненастье — раскопал яму, залез, всё проверил, закопал обратно, — и засел в домике, ожидая неизвестно чего. Каждый день собирался уйти, но всякий раз переносил уход. Не хватало ощущения законченности дела, завершённости этапа, безопасности тайника. Будто бы освобождение ещё не дозрело.
— Жми, Егорыч! — издалека крикнул Серёга и заржал. — Рекорд в толчке!
— А экология? — задиралась Ирка. — Купишь отраву, лечиться дороже!
А Серёга Лихолетов посреди боя просто сидел на стуле, закинув ногу на ногу, и курил, щерясь в наглой улыбке. Его не терзала тоска обречённости. Герой должен пройти через испытание поражением — вот Серёга и проходил.