Он жил с мамой и сестрой, в большой квартире места хватало для всех. В прихожей его встречала сестра — незамужняя, толстая, в очках. Она молча приняла мокрую куртку брата, убрала ботинки и выставила тапочки. Басунов медленно причесался у зеркала, тщательно закладывая волосы назад.
Ужин был назначен в ресторане «Шаолинь». Дибич немного опоздал, припарковал свой «лексус» как попало и вбежал в ресторан, словно играючи впорхнул, — в коротеньком мокром плащике, осыпанный дождинками, будто конфетти. Щебетовский тихо удивился, какие люди нынче становятся капитанами милиции, причём лучшими по профессии. Дибичу было немного за тридцать — юнец. Нежное лицо, большие чёрные глаза в пышных девичьих ресницах, кудряшки, стильный блейзер, шейный платок, джинсы в обтяжку, остроносые туфли. Пижон, мажор, моднявый хлыщ, а не мент.
— Я уже почти и не помню Афган, — хмуро согласился Герман.
Советская автоколонна потеряла сапёров, БМП головной бронегруппы и танк с командиром; двигаться дальше или оставаться на месте означало самоубийство, и колонна в рокоте моторов уползла назад, в Шуррам. Дорога опустела, пылища улеглась, дым разнесло. На мосту тихо курился обгорелый Т‑62 — будто жуткий железный пирог на противне. Сорванная танковая башня валялась в реке в кипящих бурунах и напоминала огромный ковш.
— Дальше, мужики, — продолжал он, — напишите две записки со всеми вашими данными. Одну сюда, другую сюда, — Серёга шлёпнул ладонями себя по груди и по бедру. — Подпрыгнете на мине или прострелят из калибра — порвёт; надо, чтобы в каждой половине тела была записка. Карандаш есть?
— Ну что, наигрались в братьев по Афгану? — спросил он, проверяя запас патронов в магазине «стечкина». — Теперь нет возражений, чтобы спалить?