Герман смотрел в монитор видеорегистрации: парни в салоне сидели спокойно, ничего не почувствовали, не суетились, оружие не хватали.
Учебные гранаты были у многих — так, пугать, понтоваться.
Надо подтереть сопли и делать то, что предусмотрено планом. Ничего уже не изменить к лучшему. Лучшее начнётся, когда он реализует свой план. Поэтому незачем изводить себя страданиями. Герман допил кофе, расстелил у печки старое покрывало (на нём Танюша летом загорала на огороде) и достал из комода мощные портновские ножницы размером с грача.
— Извините, меня как‑то занесло, — Щебетовский снова поднял руки.
Он приехал к теплице вечером в начале апреля. Город обтаивал от снега и стоял по колено в лужах: в синей воде отражались чёрные дома, заборы и деревья; оттуда же, из луж, светила белая луна. Приземистое одноэтажное здание теплицы накрывала двускатная кровля из стальных рам: уцелевшие стеклянные секции были закрашены, разбитые закрывала фанера. В больших воротах теплицы торчала морда «зилка», загнанного на погрузку.
— Как угодно, котёнок, — ответил он. — Не скучно, так жди. Двигай, Ян.