Газеты, попадавшие в изолятор, не могли научить жить в новом мире. Серёга очутился в другой эпохе, где даже деньги были другие — дойчмарки и баксы, а не купюры СССР. Серёга никогда не видел супермаркет, не умел пользоваться банкоматом, не играл в компьютерные игры, даже йогурт не пробовал. Сняв проститутку, он не понял, что за тесёмочки на ней надеты.
Едва из вокзала побежали пассажиры, весь рыночек всполошился.
Никто не смотрел на светофоры, никто не соблюдал никаких правил; скрипели тормоза и вопили клаксоны; из кабин трубил музон; движение внезапно останавливали то какие‑то доисторические колымаги на огромных колёсах, запряжённые буйволами, а то какое‑нибудь семейство, невесть как умостившееся на мотоцикле, — муж, пара детей и жена с тюками и вёдрами. До Германа не сразу дошло, что здесь — левостороннее движение, но, когда дошло, его даже на жаре опалило понимание, что он в Индии, в сказке, в раю.
— Об этом лучше в рекреации, — пояснил он.
Мопеда так и подмывало показать власть. Вздохнув, он зашёл в палатку к Владику, достал нож и с видимым удовольствием разрезал сверху донизу спортивный костюм, который висел на плечиках. Потом — второй костюм. Потом — третий. Лещёв и Птуха отгородили собой прилавок от людей на улочке; Лещёв снял с витрины пластмассовые электронные часы и надел на запястье, а Птуха взял баллон туалетного освежителя и пшикнул себе в пах.
— «Афган», «Афган»!.. — Нелька сморщила нос, передразнивая Серёгу. — Ни шиша твой Афган не решает!