— Никаких, товарищ Сталин. Он трус. И ради своей шкуры сделает все, что ему скажут. Но мы создали ему нормальные условия, чтобы ничто не помешало работе.
— Товарищ капитан, не стойте столбом. Вы же не могли всерьез подумать, что я бессловесно дам себя «воспитывать»? Да и о статусе арестованного могли бы сообщить пораньше. — С этими словами я протянул наган Транееву рукоятью вперед.
— Показалось, Лаврентий Павлович, очень показалось. Стасов, конечно, раззвиздяй и не научился полностью контролировать свой язык. Но есть один момент. За все время, что он находится под наблюдением, подобную трепотню он позволял только в кругу своих. Не было отмечено случаев, чтобы он позволял себе столько, сколько отмечено в этом заявлении. Я не понимаю, что послужило причиной такой разболтанности Стасова.
Один из охранников удивленно покосился на меня, а второй явственно поморщился. Подумаешь! Сам знаю, что на моих ушах с медведем еще и слон потоптался! И голосом моим только «Занято!» кричать в общественной уборной. Для себя-то я могу мурлыкать? Вот и терпите теперь! Интересно, а как руководство отбирает песни, которые можно исполнять? Да и исполнителей? Песня звучит еще лучше, чем мне помнилось по прошлой жизни. И голос у певца шикарный. Нужно узнать, а пластинки уже есть с новыми песнями?
— Тут ваше удостоверение, мы у немцев забрали с их документами, и пистолет их старшего. Вашему-то конец пришел.
— Слушай, ефрейтор, давай попробуем меня поднять, — попросил я его. — Не можете вы меня все время тащить.