Иствуд лицо удержал, но по тому, как он вернул голову в нормальное состояние, Миша понял, что и лысый попал в самое яблочко адамовой хрупкости.
— Да кто его… Может, и нет. Если бы они вариант без Юльки нашли. Хотя вряд ли — там ведь все с Сочи шло.
— Длинное, — сказал Масютин и небрежно оперся о черенок, как шевалье о клинок. — Мать, ты сама кто и откуда?
Расти открыл глаза, дождался, пока Соболев выскочит в туалет, улыбнулся Эльвире и, старясь не хромать, прошел в зал досмотра.
Лысый не рассеянно и не застенчиво отворачивался — он, не переставая, снимал Мишу.
Нечего с ним было делать. Зараза был как медуза или снежинка, которыми можно любоваться одному и тихо, никому не показывая, — иначе порвется и растает.