Айгуль говорила как пьяная или очень перепуганная. Гульшат сама перепугалась и стала переспрашивать, что стряслось с сестрой, с Виладой, даже про отца чуть не спросила, но не Айгульку, в самом деле, было про него спрашивать. Айгуль немножко успокоилась, но осталась невнятной: то тараторила, почти срываясь на крик, то надолго умолкала. Но было все-таки понятно, что с ней все в порядке, с племянницей тоже, и ничего страшного не случилось — а случилось странное. Что именно, Гульшат разбирала с трудом. Захаров выразительно поглядывал на цифры, изумрудно полыхающие в полумраке над проходной, а дворник смотрел сквозь Гульшат, распахивая глаза не по-азиатски.