Она отправилась к Игорю Николаевичу Панкрашину в офис. Не собиралась ни на чем настаивать, не хотела ничего требовать. Ей нужно было только одно: чтобы ей рассказали, какой выросла ее дочка, какой она стала, что она любит, что читает, как учится, какой у нее характер. И еще фотографии девочки. Или видео. Больше ничего.
«Наверное, опять о Колосенцеве вспомнил», – сочувственно подумал Антон.
– Ты не пугайся, – говорил он, когда Геннадий записывал маршрут. – Там первый же гараж имеет номер шесть, потом идет двадцать четвертый, потом первый. Тебе нужен бокс номер восемьдесят семь.
Телефонный звонок Карины Горбатовской оторвал Алексея Юрьевича Сотникова от нового эскиза, над которым они с женой Людмилой увлеченно трудились уже несколько часов. В изделие Сотников собирался вложить послание о том, что вера и надежда имеют огромную силу, но не для всех, а только для тех, кто умеет быть милосердным. Без милосердия не работают ни вера, ни надежда. Традиционно веру, надежду и милосердие обозначали сложным символом, состоящим из креста, якоря и сердца, но Сотников не любил кресты. Почему – он и сам не знал. И якоря он тоже не жаловал. Слишком прямолинейно получалось… Однако были варианты: наряду с крестом веру символизирует образ чаши, а надежду, помимо якоря и корабля, можно выразить при помощи образов ворона и цветка. Для милосердия же существовал целый арсенал выразительных средств – пламя, дети, плод или пеликан. Конечно, дети – это совсем не то, что допустимо в ювелирном изделии, но вот языки пламени могли бы оказаться весьма приемлемыми. Людмила пробовала сочетания разных символов, но результат их обоих пока не устраивал.
Следователь обустроился в кабинете, где стояли столы Дзюбы, Колосенцева и еще двоих оперативников. Был он немолод, нетороплив и скучен. Вопросы формулировал так, словно перед ним был не такой же, как он сам, представитель правоохранительных органов, а завзятый мошенник или расхититель, который может пригласить самого лучшего адвоката, и потому следует быть предельно аккуратным в словах и точным в выражениях. Но Роман не обратил на это никакого внимания, все его мысли были направлены на то, чтобы осознать: Гены больше нет. Вот только вчера утром он был, днем был, вечером был, а сегодня утром его уже нет. И больше никогда не будет. Отвечал он рассеянно, вынуждая следователя терпеливо повторять раз за разом одни и те же вопросы: что это за место с гаражами? Когда Колосенцев записывал маршрут и местоположение гаражей? Проходили ли по каким-либо делам фигуранты, связанные с этим местом, или с гаражами, или с автомобилями? Что Колосенцев мог делать возле общежития гастарбайтеров? Мог ли у него быть оперативный интерес?
Антон уже жалел о том, что согласился тратить время на какого-то геймера. Конечно, убийство оперативника – это серьезно, но кто сказал, что собственные дети значат меньше? Он мог бы, например, поехать домой и провести время со Степкой и Васей, поиграть с ними или хотя бы вместе мультики посмотреть. Отец называется! А он вместо этого будет сидеть и слушать, как Ромчик Дзюба в тренировочных целях ведет оперативный опрос. Глупость какая-то! Одна надежда: Антону повезет, и свидетель по фамилии Фролов не сможет сегодня с ними поговорить.